Л. Томашевская
(рассказывает мама)
Третьяки — русские. Жили где-то у Белого моря. Яков Иванович всегда был худым, даже тощим, но всегда веселым человеком. Служил писарем в армии во время Первой мировой войны, а после службы приехал работать на сахарный завод в Сталинку Лохвицкого района Полтавской области. Обзавелся семьей. Жену очень любил, говорил о ней всегда с нежностью. Невысокого роста, кругленькая, скуластая — вероятно, с примесью татарских кровей — Лукерья Ивановна, подарив мужу троих детей, очень рано умерла. Их сын Вася был в армии, служил в ансамбле песни и пляски на Тихоокеанском флоте, когда отозвали его на мамины похороны.
Жил Яков один до восьмидесяти лет. Старшая дочка Маруся жила с мужем в другой половине дома, и стала замечать, что отец вдруг стал уходить куда-то, а на ночь не возвращается. Замок висит на его половине до утра, и уж неизвестно, что думать: может, помер где в дороге? А он тихо ходил в другое село и оставался там ночевать. Наутро причалапает, стучит казанками, Маруська вскакивает, верещит: “Папа, да где ж ты был, да что ж это такое?”
— А что такое? Ну, ходил, ну, пришел, ну так что?
Потом стали говорить: видели, что ходит до Марии. Сын у нее служил где-то далеко, был военным, обзавелся семьей, изредка приезжал к матери на побывку, и жить она осталась одна в большом, хорошем доме.
И решил Яков жениться.
Младшая дочка, Валентина, жила далеко, в Воркуте, замужем за военным… А Маруся взбунтовалась! Очень ей хотелось быть хозяйкой всего дома, и она говорила: “Зачем старому деду жена, если я здесь есть?” Тогда Яков Иванович вызвал Василия и говорит:
— Сыночек, баба-дура не понимает, а мне нужна жена.
Посовещались двое мужиков, закрывшись в комнате, после чего сын вышел и приказал сестре молчать.
Так в доме появилась женщина из соседнего села — Мария Яковлевна. Марусыночка, как ласково называл свою новую жену дед Третьяк, говорила по-русски, но вплетала в речь сладкие украинские словечки: хустыночка*, чобитки*… Было ей всего за шестьдесят, но разница с женихом в двадцать лет ее не пугала. Поджарая, шустрая, седеющая блондинка, свою тоненькую косичку она скручивала на затылке, и целый день, как пчелка, трудилась по хозяйству. А хозяйство ей досталось, надо сказать… Две комнаты да кухня с печкой, но сколько сил на них было положено! За годы холостяцкой жизни окна и чугунки для еды в доме Якова стали черными от грязи, да и сам он ходил в каком-то дырявом кожухе, потертых валенках, старой и оборванной одежде.. Но как пришла Марусыночка — все преобразилось. Издали на окошках крахмальные занавески, сверкающая посуда, а деда Третьяка вовсе не узнать: белоснежная хрустящая косоворотка, наголо выбритая голова сверкает на солнышке! А сама Марусына в украинской сорочке, плиссированной синей юбке, красных сапожках и накинутом на плечи платочке. Живопись!
В субботу Марусына парила Якова, и он с радостью предвкушал это событие:
— Сегодня Марусыночка меня будет купать!
Топилась печка, грелась вода, посреди комнаты ставилась здоровенная деревянная лоханка. Маруся костлявого, тоненького, как ребенка, деда, усаживала туда, намыливала, и брила “под Котовского”.
И вот он уже в косоворотке, в начищенных сапогах, с румянцем на щеках:
— А сейчас мы будем наряжаться!
И начинался спектакль. Открывался старинный сундучище, из которого нафталином пахло так, что облетал цвет с яблонь! Дед сидел посреди комнаты на табуретке, упершись руками в колени, а Марусыночка перед ним раскладывала: гоффре, плиссе, юбка черная с красными полосками, юбка синяя, коричневая, вишневая… И все спрашивала: “А может, эту? А может так?” Потом — чобитки: черные, красные, коричневые… Потом таким же образом выкладывались хустыночки. И наряжал дед свою красавицу под настроение.
Когда они выходили под ручку, у обоих сапоги рипели, и они медленно шли по поселку вокруг сахарного завода, а из окон смотрели на них:
— Здра-а-авствуйте!
Куда-то заходили, что-то покупали в магазине, и все говорили: “Как дед Третьяк помолодел!” А дочка Маруся все ворчала, недовольная воробьями и курами, что летели с “той половины огорода”, и все скандалила…
Яков Иванович распорядился, чтобы Марусына продала свой кирпичный дом в соседнем селе, куда он ходил женихаться, положил вырученные деньги в сберкассу и потихонечку брал оттуда на житье. И с удовольствием доживал свои дни в доме, построенном собственными руками, с любимой женой, которая осчастливила небосклон его жизни. А умер глубоким стариком, осиротив свою Марусыночку…
* хустыночка — платочек
* чобитки — ботиночки
