Л. Томашевская
(рассказывает мама)
Сын Якова Ивановича, Василий, слыл в детстве заводным мальчишкой, который может заниматься чем угодно: где его носит по поселку — неизвестно! Его ничего не стоило подбить на обнос чьего-нибудь сада, или на другие пацанские проделки, и очень боялся Яков Иванович, что из сына никакого толку не будет…
Он даже не подозревал, какая была борьба между театрами Советского Союза из-за его сына, выпускника консерватории, и Кишиневскому оперному просто повезло, потому что там смогли выполнить главное условие дипломного распределения: жене долгожданного тенора было отыскано местечко в русской драме. Тенор прибывал с партнершей-однокурсницей, обладательницей бархатного грудного голоса (сказать “меццо-сопрано” — ничего не сказать!) Тамарой Алешиной, и оркестр спешно разучивал “Кармен”.
Итак, отправившись на новое место с молодой женой Люсей и нехитрым скарбом, настоящей жемчужиной которого был ламповый, по последнему слову техники, радиоприемник, Вася решил по дороге навестить своего батюшку.
Вишневые и всякие другие ветки во дворе ломятся под тяжестью плодов, хозяйство кипит: варенья, компоты, кисели, соленья — заготовка впрок. Вася очень любил стряпню: сигарета в углу рта, передник поверх майки, и с упоением что-то рубит, пробует, напевая… В тот день он по своему рецепту делал окрошку, а Яков Иванович заказал вареники. Марусыночка принесла в беленькой тряпочке творог, и вместе с Люсей принялись их лепить.
И вот еда готова, накрытый стол стоит у распахнутого в сад окна — скатерть-самобранка. И тут пришло в голову, что где-то там лежит радиоприемник! Решили обедать с музыкой. А дальше произошло то, что бывает только в плохой пьесе. Вытащили, распаковали, поставили на подоконник, включили. Вася ищет волну, и первое же что зазвучало в эфире, были слова диктора: “Начинаем концерт выпускников Харьковской консерватории выпуска 1958 года. Концерт записан по трансляции…” Это было месяц назад, перед выдачей дипломов! Все застыли, затаив дыхание.
Яков Иванович уже сидел за столом и начал есть, а Люся ему говорит: “Яков Иванович, вы сейчас услышите Васю!” Он не может ничего понять. “Папа, ты сейчас меня услышишь”, — говорит Василий.
— Шо, сыночка, де? — никак не может сообразить дед.
“Яков, помолчи, ты сейчас все услышишь!” — вмешалась Марусына. Сначала пел какой-то тенор, потом еще кто-то… И вот: “Поет выпускник класса Тамары Яковлевны Веске, драматический тенор Василий Третьяк”. Тут дед как выпустит ложку из рук — она зазвенела в тарелку, и он замер с открытым ртом.
Ни до, ни после Люся такого не видела: он сидел так, сколько продолжалась ария. И только когда пение закончилось, и зазвучали аплодисменты, дед закрыл рот, и вдруг заплакал крупными каплями на косоворотку. Все бросились его утешать, а он вытирает слезы:
— От теперь, сыночка, я точно знаю, шо ты не в какой-то банде! Шо тыне бандит, а настоящий человек! Дай я тебя поцелую.
Яков Иванович встал, взял своего Васечку за щечки трясущимися руками, и обцеловал, сложив губы трубочкой.
Невозможно счастливым, неповторимым был этот обед! Ничего не лезло в горло: от волнения никто не мог прийти в себя и почувствовать вкус этой сказочной еды. За всю жизнь была деду в этот день Грамота, награда в виде этой арии по радио. Опасения его развеялись только сейчас, несмотря на свидетельства очевидцев. Ведь он думал, Васька врет, что где-то учится…
